Сергей Касмицкий

- 2 -

Нет ни слова, ни жеста.
Нет ни стука, ни крика.
Нет уютного места.
Нет для отдыха мига.

Нет ни ветра, ни поля,
Ни коня за полцарства.
Где-то сгинула Воля,
Не заметив Коварства.

Нет ни звезд, ни печалей.
Нет ни боли, ни веры.
(Как здесь все забывали
И смывали без меры!)

Нет ни слез, ни заката.
Нет ни мрака, ни света.
Смысл теряет награда:
Доплестись до рассвета.

Нет дороги. Лишь стены
Задыхаются в страхе.
Из разорванной вены
Жизнь пьют сонные птахи.
 

Смеется Зовеба у дальнего входа.
Играет Зовеба хвостами комет.
Но скоро закончится эта свобода.
Уж флаг на ветру, то идет Анторвет.

Его плащ, как небо, доверчиво-синий,
В глазах его солнце танцует огонь.
В руках его бисер - мечтающий иней.
Душа его - дверца с запиской: не тронь!

Его главный козырь не в войске огромном,
Что следует всюду всегда вслед за ним.
Ведь если Зовеба подует озоном,
Все войско растает, останется дым.

Зовеба - владыка вселенной сомнений.
Коль ты скажешь "да", он в ответ тебе "нет".
Его сила в том, что от этих ранений
Защиту имеет один Анторвет.

Лишь он отвечает без крика, без плача.
Как будто загадка, а все дело в том,
Что он никогда не решает задачу.
Он просто смеется, живет словом ОМ.
 

Нервный провод, нервный кафель, нервный коридор.
Справа черная стена, а слева светофор.
Мы идем по лабиринту, только нас здесь нет.
И куда не кинешь взглядом - всюду красный свет.

Мы идем по лабиринту строить новый мир.
Наши спины сверлят пули. Мы попали в тир.
Наши души снова сушат серной кислотой,
А кругом тупик и резко-рваный окрик: "Стой!"

Мы устали видеть пропасть в собственных глазах.
Мы устали слушать сказки о слепых дождях.
Мы устали видеть вместо неба потолок.
Мы устали здесь дышать. Нас снова душит смог.

Шаг второй, четвертый сделал, а потом упал.
Светофор же на прощанье что-то промигал.
Только двери не открыты и не вскрыт замок.
Под руками тот же самый сморщенный песок.

Нервный провод, нервный кафель, нервный коридор.
В нервный узел смертью скомкан пьяный разговор.
Мы идем по лабиринту строить новый мир
Из слепых дождей и взглядов да из черных дыр.

Он пил и на небо смотрел,
Забыв для чего он рожден.
Он был не труслив и не смел
И даже не знал про Закон.
Он многое здесь потерял,
Достаточно, чтоб протрезветь.
Он в солнце себя вдруг узнал,
Достаточно, чтобы взлететь.

Когда лифт тянул его вверх,
Он знал, что настал его час.
А где-то внизу плакал снег,
И был лишь единственный шанс.
Путей отступления нет.
Осталась дорога вперед.
Пусть шторами прячут рассвет.
Солнце встает! Солнце встает!
 

А те, что закутались в мрак,
Смотрели, как падал он вниз.
И кто-то зло крикнул: "Дурак!"
Вот дай дураку только жизнь,
Так он и мозги расшибет.
Зачем биться лбом, коль стена?
Упал и закончен полет,
Испорчен весь вид из окна.

Под вой медицинских сирен
И пьяных всегда голосов
Никто здесь не чувствовал плен,
Хоть ясно все было без слов.
А там, высоко-высоко,
Укрытый в зовущей заре,
Летал он свободно, легко,
Хоть мало что знал о добре.
 

Тревожна степь. Дороги нить
Плетется небом без конца,
И стоны стай замерзших птиц
Ведут ослепшего гонца.

Ведут сквозь хлябь лесных болот,
Сквозь паутину городов.
Ведут сквозь тьму таежных троп
Ведут по лезвию годов.

И цель его совсем близка.
Близка, как небо от земли,
Но он не видит, как река
Уносит в море корабли.

И он не видит, как рассвет
Встает, зажженный кем-то в срок.
В его глазах не брезжит свет.
Он помнит первый свой зарок:

Забыть про всех и про себя,
Забыть про все, чтоб вспомнить все.
Уйди, насмешница - судьба,
В ладонях он огонь несет,

Добытый тем, кто потерял.
Зажженный тем, кто сам угас.
Творимый тем, кто сам не знал
Кого, зачем и где он спас.

Гонец поспешно вдаль бредет,
Неся с собою чудо-весть:
Огонь зажжен для тех, кто ждет;
Для тех, кто верит, он здесь есть.

И если ты не слеп душой,
Взгляни на Солнце. Видишь Свет?
Возьми его - теперь он твой.
Теперь иди - твори Рассвет.

Сезон дождей. За ночью ночь
В объятии дивана,
Тоску прогнать надеясь прочь,
Зову тебя, Нирвана.

Пусть листья, дрогнув, упадут.
Пусть таинство свершится,
И пусть придет священный суд.
Хотя бы пусть приснится.

А во дворе гуляет волк,
А с ним колючий ветер.
Трубит труба, и новый полк
(Все маленькие дети)

Идет к войне, надеясь в ней,
Найти исток тумана.
Но на войне как на войне-
Лишь павшему Нирвана.

Тебя здесь нет, и только я
Один сижу у фонаря.

Смотрю, как плавится заря,
Стекая кровушкой в моря.

А в тех морях полно зверья,
И чистым пламенем горя,
Нам ничего не говоря,
Кого-то ждут. Быть может зря.

Но в ожидании творя,
Они стекаются в моря
И тихо плачут, вдаль смотря...

Опять порезалась заря,
И средь огней мелькает я.
Опять уснул у фонаря...

Вот и выпито вино, а весна еще не спета.
Лес страшнее, чем вчера - пни бросают меня в дрожь.
И кружит свой хоровод длиннохвостая комета.
Я бы умер от тоски, если б затупился нож.

Время смуты. Кто-то вновь распускает кривотолки,
Что, мол, солнце - это лишь отшлифованная медь.
Я сыграю для болот. Пусть понервничают волки.
Это все же лучше, чем девять тысяч лет стареть.

Кто сказал, что небеса повернулись к нам спиною?
Видишь радугу вдали? Ты же знаешь: это мост.
Так не прячь свое лицо за кирпичною стеною,
И тогда я буду петь, даже если ночь - погост.

Даже если день, как тень - не прожить, не отмахнуться.
Даже если сон, как стон, когда шорох стен, как плен.
Даже если ветер - миф, и к ему не прикоснуться.
В твоем имени живет чудный запах перемен.

Я не хочу, что б моя свобода
Измерялась количеством выпитых грамм.
Под грязным шатром небосвода
Дорог так много, и в каждой обман.

Я не хочу верить в то, что ветер
Когда-нибудь не сможет сказать: "Я тут."
И я не хочу знать о том, что эти
Дороги совсем никуда не ведут.

Но это наша жизнь. Но это наш флаг.
И это наш крест. Вот так.

Я часто зимой просыпаюсь в надежде,
Что встану сейчас, а на крышах весна.
Но вижу в окно тот же саван. Одежды
Все те же. Все то же - без крышки, без дна.

И я не хочу, чтобы этот город
Стал полем боя за каждый этаж.
 

И если когда-то вдруг дан будет повод,
Мы крикнем: "Нет! Этот город - он наш."

И это наша жизнь. И это наш флаг.
А также наш крест. Вот так.

А если мы завтра узнаем, что двери,
А с ними и окна беда замела,
Мы плакать не станем по этой потере.
Мы сделаем шаг и уйдем в зеркала.

И мы будем долго, как дети смеяться
Над тем, кто сказал, что сломает и нас.
Уж мы-то все знаем, что значит ломаться,
Но ты не всмотрелся в пожар наших глаз.

А в них наша жизнь. В них наш флаг.
В них наш крест. Вот так.

Гуляя по винным аллеям,
Смотрели, как с неба спускаются сны.
Стреляли по звездам, пьянея
От красных вод Стикса седой глубины.

Искали орду Чингиз-Хана
В припудренных мудростью травах степей.
Спускались в бездонность стакана.
Боялись попасть в сеть тугих портупей.

Смеялись на кухнях, мечтали
О том, чтобы стены ушли на покой.
На Сфинкса вопрос отвечали
И бисер метали дрожащей рукой.

Купались в осенней печали,
Совком соскребали с асфальта зиму.
 

В обнимку с Любовью летали,
Целуясь с бедою, теряли страну.

Огни зажигали в тревожном,
Вкушающем вечность-ночь городе N.
На цыпочках шли осторожно
По скользким канатам порезанных вен.

Века прессовали в мгновенья.
Мгновенья ложили в дырявый карман,
И слушая пульс поколенья,
Писали не первый ненужный роман.

ДОВОЛЬНО! Глаголы устали
Втираться в колонну измученных строк.
Они-то давно уже знали
Дорогу, которой направит их рок.

Последние трамваи, собравшись утром в стаи,
Чумою заболели и к югу улетели.

А нам осталось пламя, сожженное в нем знамя,
Пустынна остановка да крепкая веревка.

Голодные подвалы и хищники-вокзалы
Нам что-то прокричали, и тут же замолчали.

Возьми-ка сигарету и спой-ка нам, как где-то
Когда-то раньше жили те, кем мы раньше были.

Нелепо отрицанье, напрасно замечанье.
Тревожно жить под сводом с прокисшим кислородом.

Нам ничего не светит. Наш парус не заметят,
Но страх давно в бутылке, а боль на красной вилке.

Последние трамваи, собравшись утром в стаи,
Чумою заболели и к югу улетели.

Огни в ночи мерцают. Там снова отмечают
Под нервный шум банкетов уход стальных ответов.

Кривые зеркала иллюзий

Сергей Касмицкий

- 2 -