Три молитвы.

- Вот ты о Боге говоришь, Анастасия, а как ты молишься? Или не молишься совсем?
- Как понимаешь смысл молитвы ты?
- О смысле как-то я не очень думал. Но все равно одну молитву главную
  я знаю наизусть и иногда ее читаю – так, на всякий случай.
  Какой-то, видимо, есть в ней смысл, раз многие ее читают.
- И что ж? Ты выучил молитву, а смысл познать не захотел ее?
- Не то чтобы не захотел, а просто не задумывался, ведь вроде ясно все.
  Молитва – это просто с Богом как бы разговор.
- Но если мы в молитве главной подразумеваем разговор, скажи,
  как можно с Богом, Отцом своим без смысла говорить?
- Не знаю как. Да что ты в самом деле, с этим смыслом!
  Наверное, он был известен тем, кто написал молитву.
- Но ты ведь от себя с Отцом своим хотел бы говорить?
- Конечно. Каждый с отцом хотел бы от себя общаться.
- Но как же можно «от себя» слова произносить чужие,
  еще и не задумываясь, что стоит за ними?...

- Ну ладно, я как-нибудь подумаю над смыслом.
- Зачем же «как-нибудь»? Разве сейчас, вот здесь, не мог бы ты свою молитву прочитать?
- Да почему не мог? Могу конечно.
- Тогда, Владимир, прочитай молитву ту, из всех которую ты главной называл,
  и с помощью которой говорить с отцом пытался.
- Ладно. Слушай. – И прочитал Анастасии молитву «Отче наш»…

- Ты почему молчишь, Анастасия?
- Каких же слов моих ты ждешь, Владимир?
- Ну как «каких»? Я даже без запинки молитву прочитал.
  Понравилась она тебе? Могла б сказать, а ты молчишь.
- Когда читал молитву ты, Владимир, пыталась я за мыслью проследить твоей,
  за чувствами, за смыслом обращенья. Смысл слов понятен мне молитвы,
  но ты не все в ней понимал слова. Твоя едва родившись мысль рвалась,
  терялась, чувств не было совсем. Ты не познал значенья многих слов молитвы,
  не обращался ни к кому. Ты просто бормотал.
- Так я ж, как все, ее читал. Я в церкви был, там еще больше непонятных слов.
  Другие, слышал, как читают люди. Бормочут скороговоркой, да и все.
  А я все четко, медленно тебе читал, чтоб поняла.
- Но перед этим ты сказал: «Молитва – к Богу обращенье».
- Да, сказал.
- Но Бог Отец наш, Он личность, Он субстанция живая. Способен чувствовать Отец
  и понимать, когда нормальное рождается общенье. А ты…
- Что я? Ну говорю ж тебе, так все читают, к Богу обращаясь.
- Представь, перед тобою дочь твоя, Полина, вдруг что-то станет
  монотонно говорить, а в фразы непонятные даже самой себе слова вплетает.
  Тебе, отцу, понравится ли дочери такое обращенье?

Я как представил ясно ситуацию такую, так прямо жутковато стало.
Стоит передо мною дочь моя, бормочет что-то словно полоумная какая,
сама не понимая, что же хочет. И я решил – нельзя бессмысленно твердить слова,
придурком пред Богом представая. Пусть кто угодно так ее бормочет.
Я обязательно молитву эту всю пойму.

- Владимир, можно смысл понять и с этим переводом.
  Конечно, в нем слова, ушедшие из обихода речевого есть. Но ясен смысл,
  когда над ним подумать, определить, что для тебя всего важней и для Отца приятней.
  Что хочешь ты, произнеся к Отцу молитвенное обращенье?
- Ну, что в словах там сказано, того, наверное, и я хочу.
  Чтоб хлеба дал, грехи, долги простил, и в искушение не ввел, избавив от лукавого.
- Владимир, пищу Бог для сыновей и дочерей своих всю отдал до рождения их.
  Вокруг, взгляни, давно содеяно все для тебя. Грехи родитель любящий
  без просьб прощает всем, и в искушенье никого вводить не мыслит.
  Способность каждому Отец вложил не поддаваться на посулы лукавые.
  К чему же обижаешь ты Отца неведением того, что им давно претворено?
  Вокруг тебя все вечные дары Его.
  Родитель любящий, отдавший все ребенку своему, что может еще дать?
- А если он еще чего-то не додал?
- Бог максимален. Сынам и дочерям Своим все изначально предоставил.
  Он как родитель, беззаветно любящий свое дитя, себе не мыслил блага большего,
  чем радости от радостного бытия своих детей. Своих сынов и дочерей!
  Скажи, Владимир, какие чувства может испытать Отец, отдавший детям
  изначально все и видящий стоящих перед ним детей и безустанно внемлющих ему:
  «Еще, еще, убереги, спаси, все мы беспомощны, все мы ничто»? Ответь пожалуйста.
  Вот ты, родитель, иль кто-то из твоих друзей хотел бы заиметь таких детей?...

- Не буду я тебе здесь сразу отвечать. Сам разберусь, когда подумаю спокойно.
- Да, да, конечно, хорошо, Владимир. Только, пожалуйста, когда найдется время,
  подумай, что хотел бы слышать от тебя Отец, помимо просьб твоих.
- А что, и Бог от нас чего-то может захотеть? Чего?
- Того, что каждый от своих детей услышать хочет.
- Скажи, Анастасия, ты сама в молитве к Богу обращаешься когда-нибудь?
- Да, обращаюсь.
- Так почитай молитву мне свою.
- Тебе, Владимир, не могу. Молитва Богу предназначена моя.
- Пусть к Богу, я ее услышу.

Анастасия встала, повернулась от меня и первые слова произнесла, расставив руки.
Обычные слова молитвы, но… внутри меня как будто вдруг все встрепенулось.
Она произнесла их так, как говорим мы не молитву. Все интонации общения живого
в ее словах звучали. И страсть, и радость, и отчаянный восторг,
и будто рядом находился тот, к кому Анастасия обращалась пылко:

Отец мой, существующий везде! За жизни свет Тебе спасибо,
За явь спасибо царства Твоего, за волю любящую. Быть добру.
За пищу каждодневную Тебе спасибо, и за Твое терпенье,
И за прощенье прегрешений на Твоей земле.

Отец мой, существующий везде! Я дочь Твоя среди Твоих творений.
Не допущу греха и слабости в себе, стану достойной я Твоих свершений.
Отец мой, существующий везде! Я дочь Твоя, для радости Тебе.
Твою собою славу приумножу. Грядущие века все будут жить в Твоей мечте.
И будет так! Я так хочу! Я дочь Твоя, Отец мой, существующий везде…

…Анастасия замолчала. Со всем, что было вкруг нее общаться продолжала.
Вокруг нее, казалось, свет светился. Когда она молитву говорила
Невидимое что-то происходило и это что-то вдруг коснулось и меня.
Не внешним – внутренним прикосновеньем. И стало хорошо…

- Ты так молитву прочитала, как будто рядом кто-то был, способный на нее ответить.
- Владимир, Бог Отец наш для каждого с мольбою тоже говорит, на каждую молитву отвечает.
- Но почему тогда его слова никто не понимает?
- Слова? Так много слов со смыслом разным у земных народов.
  Так много непохожих языков, наречий. Но есть один для всех язык.
  Один язык божественных воззваний. И соткан он из шелеста листвы,
  из пенья птиц и волн. Имеет запахи божественный язык и цвет.
  Бог этим языком на просьбу каждого и на молитву молитвенный дает ответ.
- А ты могла б перевести, сказать словами, что он нам говорит?
- Могла б примерно.
- Почему примерно?
- Бедней намного наш язык того, каким Бог с нами говорит.
- Ну все равно, скажи, как сможешь.
Анастасия на меня взглянула, вперед вдруг руки протянула, и голос…
воскликнул голос вдруг ее грудной:

Сын мой! Мой сын дорогой! Как долго я жду. Все жду.
В минуте года, в мгновенье века, я жду.
Тебе все отдал. Земля вся твоя. Ты волен во всем. Свой выберешь путь.
Только, прошу, сын мой, мой сын дорогой, будь счастлив, прошу.

Ты не видишь меня. Ты не слышишь меня. В разуме твоем сомнения и грусть.
Ты уходишь. Куда же? Ты стремишься. К чему? И поклон бьешь кому-то.
К тебе руки тяну. Сын мой, сын дорогой, будь счастлив, прошу.

Ты снова уходишь. А путь - в никуда. На этом пути взорвется земля.
Ты волен во всем, и взрывается мир, взрывает судьбу твою.
Ты волен во всем, но я устою. С травинкой последней тебя возрожу.
И снова мир будет сиять вокруг, только будь счастлив, прошу.

На ликах святых суровая грусть, тебя пугают адом, судом.
Тебе говорят – я судей пошлю. Но я лишь молю о том,
О времени том, когда снова вдвоем.

Я верю – вернешься. Я знаю – придешь. Я снова тебя обниму.
Не отчим! Не отчим! Я твой! Я твой Аве Отче, ты сын мне родной.
Мой сын дорогой, мы будем счастливы с тобой!...

…Когда Анастасия замолчала, не сразу я в себя пришел.
Как будто слушать продолжал все, что вокруг звучало,
а может, слушал, как во мне самом по жилкам в необычном ритме
кровь бежала. Что понял? До сих пор сам не пойму.
Она в своей трактовке пылкой молитву Бога к человеку излагала.
Слова верны иль неверны, кто теперь скажет?
И почему, кто сможет пояснить, они так сильно чувства будоражат?
И что я делаю сейчас? В осмысленном волнении рукой по листику вожу,
иль не осмысленно… С ума схожу? Ее слова переплетаю с теми,
что сейчас барды в песенках поют? Все может быть.
Другие за меня, быть может и поймут…

И вновь вопрос. Мучительный вопрос. Картинами встает из нашей жизни
и размышлениями. Я на него себе боюсь ответить сам.
Но и держать только в себе не в силах больше.
Быть может, кто-то убедительнее найдет ответ.
Молитва! Слова отшельницы таежной, необразованной Анастасии.
Но почему-то всякий раз, как вновь звучат они, взбухают жилки на руке,
и кровь по ним пульсирует быстрей. Спеша решить, как лучше
и как дальше жить. Просить у доброго Отца – избави, дай, преподнеси?
Или вот так, решительно и от души, так как она, вдруг заявить:
  Отец мой, существующий везде!
  Не допущу греха и слабости в себе…
Но где же силы взять, чтоб так сказать? И чтобы сказанное после соблюдать!...